Нотр-Дам горячего копчения
До большого слабительного концерта продолжается истерика по горелому Нотр-Даму. «Шарли» прошлись по этой истории, но, к сожалению, на этот раз, совершенно не смешно. И у них такая получилась обложечка на полшестого совсем.
По поводу Нотр-Дама хоровые причитания мне совершенно непонятны. Но, как выясняется, непонятны только мне, потому что мир весь утопает в скорби. Искусствоведы и романтики рыдают и вешаются. Они ищут знамения, прощаются с эпохой, раскапывают какие-то дремучие тамплиерские бредни, обвиняют арабов, африканцев, толерантность. И все ужасно страдают, хором причём.
Им очень нравится публично страдать по такому культурному поводу. Почему это происходит? Потому, что это страдание их автоматически записывает в очень культурные люди, когда они делают это публично. Вот они цветочки несут к французскому посольству. Я вот не помню цветочков у английского посольства, когда умер Хокинг. Я не помню цветочков у норвежского, когда умер Иоахим Рённеберг — это, помните, тот человек, который выиграл Вторую мировую войну. Ну, дело хозяйское. Они могут страдать, могут не страдать. Сами себе придумали фетиш, сами терзаются.
Кстати, что только не обвиняют. Российские попы, например, они все объединились в том, что главная причина пожара — это толерантность и однополые браки. Причем я не специалист, но, мне кажется, что в таких отношениях сила трения всё-таки не настолько велика, чтобы добыть то количество огня, которое способно воспламенить строительные леса и вообще архитектурную конструкцию средних размеров. Но попам виднее. У них всё время церкви горят. Может быть, они, всё-таки, со знанием дела говорят об этом.
Кто-то видит причину в мигрантах и в том, что Париж — ну, здесь полагается закатить глаза — Париж уже не тот… Но, вообще, те, кто любит поговорить про то, что Париж не тот, они забывают, что Париж никаких обязательств быть комфортным городом никому не давал и никогда таковым не был. Может быть, кому-то было комфортнее, когда по улицам Парижа ходили банды санкюлотов. И даже после революции, когда они перестали убивать и сильно подобрели, увидев какой-нибудь с их точки зрения аристократический нос, они его срезали на память.
О. Журавлёва. Ну, кстати, Нотр-Дам они тоже крушили от всей души неоднократно.
А. Невзоров. Совершенно верно. Это был тоже тот самый, ещё без всяких африканцев и без всяких посторонних тёмных примесей Париж. Может быть, вообще, кому-то очень нравится — тем, кто говорят про утрату чистоты, белую христианскую цивилизацию, что она уходит — ну, помимо санкюлотов был у нас ещё Луи-Доминик Картуш. У него была чудесная банда. Они парижанок насиловали такими большими артелями, что вот пока не продолбят жертву насквозь, они её никогда не отпускали. Они действовали очень большими дружинами. Потом про это были сняты красивые фильмы, но мы знаем, кем был Картуш на самом деле.
Были жакеристы, которые ходили ватагами и вспарывали животы прохожим, и от этого не могли укрыться даже самые высшие чины. Были группировки (смешно они назывались) шофферов, которые занимались поджогами домов и обвариванием ног своим жертвам. Всё были чистейшие французы, никаких мигрантов.
И те, кто вздыхают о белом Париже, вероятно, забыли, что Париж бы им, наверное, показался туристическим раем только при условии, что по улицам бродят толпы прокажённых, которые пересекаются с таким же колоннами самосекущихся флагеллантов, шизофреников; заседают в каждом квартале, в каждом округе трибуналы инквизиции; виселица в Монфоконе воняет сотней трупов…
В. Дымарский. Это только тёмные страницы французской истории.
О. Журавлёва. У нас же была ещё Варфоломеевская ночь, правда же, Виталий Наумович?
А. Невзоров. Да, и там тоже были чисто французские трупы без примеси каких бы то ни было африканцев. И воняли они, в общем, точно так же, как любые человеческие трупы. <…> В общем, я говорю о том, что глупо искать причину происшедшего с Нотр-Дамом в этих ситуациях, равно как и в мистических.
<…>
А вот значение этого здания сейчас так раздутое, его имеет смысл обсудить, потому что оно сильно переврано и очень надумано. Вот давайте посмотрим, символом чего, в первую очередь, является Нотр-Дам. Эта конструкция, прежде всего, символ того, что долго успешно и безжалостно противостояла всякому развитию. Вот будем откровенны, оно порождено глупостью, злобой и ложью, и является, прежде всего, её памятником. Она олицетворяет самую гнусную, наверное, эпоху в истории глупых homo: фанатичного, религиозного маразма, крайне вонючего гнойно-кровавого Средневековья очень позорной эпохи Европы.
И Вам, Оля, и Вам, Дымарский, наверняка, не нравится, когда перед камерой отрезают голову во славу своего бога или живьём сжигают. Наверное, всё-таки, не нравится, да? Вам омерзителен, наверное, ИГИЛ (организация запрещена на территории РФ) с его фанатизмом и кровожадностью. Вот, предположим, игиловцы построили бы какой-нибудь очень красивый игиловский символ, в котором была бы сконцентрирована вся его нетерпимость, злоба. Вы будете почитать этот символ?
Нотр-Дам — это порождение тех времён, когда вся Европа была таким ИГИЛом (организация запрещена на территории РФ), когда публичное сжигание беременной тётки, объявленной ведьмой, было лучшим развлечением.
А вы знаете, что носили в Нотр-Дам корзинами? Корзинами в Нотр-Дам приносили отрезанные языки архиепископу Парижскому, и эти корзины ставили у его ног. Языки принадлежали катарам, вальденсам, альбигойцам, всем тем, кто был объявлен… кто иные слова молитв произносил. И именно с кафедры архиепископии Парижской, то есть из Нотр-Дама, шли вот эти импульсы ненавидеть, гнать, травить, жечь. Это был такой же тогда абсолютно, как сегодня нам демонстрирует ИГИЛ (организация запрещена на территории РФ), — такой же фанатизм, такие же те самые христианские ценности, к которым так зовут возвращаться. Концентрат.
В. Дымарский. Но в этом смысле это не уникальное место.
А. Невзоров. Нет, абсолютно нет. Но никакие другие места так не навязываются.
О. Журавлёва. Это всё Виктор Гюго, Александр Глебович. Это он навязал человечеству любовь к старым храмам и, в частности, к Нотр-Даму.
А. Невзоров. Может быть. Но если мы вот так трезво, и никого не обижая, это разберём, то Нотр-Дам — спорный, а, скорей всего, и весьма дерьмовый символ. Потому, что когда-то это была крайне ядовитая конфета в красивом готическом фантике. Ну, конфеты нет, фантик остался.
<…>
Если говорить о какой-то аутентичности, там всё было утрачено уже много раз.
В. Дымарский. Между прочим, по поводу аутентичности — мало почему-то об этом пишут — что то, что сгорело (вот этот Нотр-Дам), это XIX-ый век. Это не XII-ый. 1841-ый, если я не ошибаюсь.
«Невзоровские среды», 17.04.2019.